Передача на радио "Свобода". Ведущие Айя Куге, Андрей Шарый (окончание) Джордже Балашевич: Популярность - огромное искушение. Один герой моей книжки "Три
послевоенных друга" говорит: "Я всегда готов был стать
"звездой", но мое окружение к этому было не готово". Я уверен,
что с годами не слишком изменился, но некоторые мои знакомые по-другому стали
на меня смотреть. Пару раз появишься на телеэкране - начинают на тебя глядеть с
разинутыми ртами. У меня есть пара приятелей, которые еще в молодости сделали
хорошие спортивные карьеры. И я видел, как на них это дурно повлияло. Я с тех
пор тщательно слежу за собой, стараюсь поскромнее быть. Но, с другой стороны,
всем невозможно понравиться. И не нужно. Нужно жить по-своему. Андрей Шарый: Вот еще одна цитата из книги Балашевича: "Одни меня любят, другие
критикуют, но все это не замедляет мою яхту и не добавляет ветра в ее паруса. Я
давно знаю: ты просто есть или тебя просто нет. Я научился добрые слова в свой
адрес воспринимать как норму, а злые - просто как факт личной жизни. Я очень
сомневаюсь, что кто-то еще способен сказать обо мне нечто такое, чего я бы не
знал". Джордже Балашевич: Я все еще любитель. Играть на гитаре я начал в 19 лет, потому что понял,
что ношу в себе какие-то чувства, которые никому не могу объяснить и никак не
могу выразить. И понял, что не освобожусь от этого чувства, пока не
"выброшу" его из себя... Этот шарм любителя мне удалось сохранить.
Многие мои коллеги - великолепные профессионалы с академическим музыкальным
образованием. Они говорят мне: "Вот тут нужно сыграть так и так". А я
говорю: "Я не так слышу", и делаю по своему. Я записываю альбом раз в
три года, потому что жду, пока песни сами в меня придут. Я не могу сказать
продюсеру: "В апреле я запишу новый альбом". Если мне не работается -
значит, просто не работается. Я сижу и жду вдохновения. Я не знаю, откуда оно
берется, не могу о нем даже думать, потому что боюсь утратить это чувство. Это
икс-файлз. "Славянскую", например, так писал: говорил, вот она,
сейчас будет! И вот мы сидим в студии в субботу вечером, все подмели уже, надо
уходить, а я все бубнил: подождите, подождите! Пришла на ум какая-то строка, но
чего-то не хватало... Так и не записали ничего. На другой день я валялся в
кровати, Йована говорит: ты что делаешь? И - бах: я ей отвечаю - "Несомый
дыханием сна, прилетел черный голубь"... Я никогда на бумаге не записываю,
потому что если песня чего-то стоит - я ее должен запомнить, а если до утра
забуду - что же о публике-то говорить... Потом мы поехали в Белград. В
Батайнице остановились на светофоре, и Йована записала вторую строфу. Уже в
студии я написал третью. А пока монтировали пленки, сложился припев. А по песне
не скажешь, что я ее по пути написал. Она долго во мне жила, и я ждал, пока эта
связь установится - и песня выйдет наружу. Йована говорит: никто никогда не
поверит, что ты так пишешь. Некоторые мои коллеги печатают на машинках, на
компьютерах, носят все в папочках. У меня никаких следов от песен не
остается... Ни бумажки, ничего. Иногда пишу обычной ручкой. Айя Куге: Среди предков Балашевича - сербы, хорваты, венгры, может быть, русские (уж
очень характерно, замечает Джордже, звучит его фамилия). В одной песне он так
себя назвал: "свободный славянский стрелок". Вот Балашевич и поет
"У меня с русскими - особые отношения, этот Достоевский меня просто валит
с ног. Но не все там Достоевские - меня пугают Сибиревские, те, что вечно
холодны". Джордже Балашевич: Есть у меня песня под названием "Славянская". Там говорится:
"Могу из счастья соткать печаль". Мы, когда чувствуем себя
счастливыми, становимся немножко русскими, потом выпьем, начнем обнимать друга
друга и плакать. Такой вариант. Когда счастье приходит - нам немного жаль, что
жизнь коротка. Я всегда слушал авторские песни. Мне нравятся "Дайэр стрейтс",
"Куин", Элтон Джон. Я - из "Битлз"-поколения, тут даже
спора нет. Я много слушал итальянских певцов, но ничего у них не украл, потому
что не говорю на итальянском. Меня интересовало, как они связывают музыку с
текстом. В последние годы как-то я меньше стал слушать. Дочери смеются: ты
музыку вообще не слушаешь, а только пишешь, как можно? В принципе, и в
литературе, и в музыке я не ориентировался на великие имена, но всегда находил
пяток каких-нибудь аутсайдеров, которые для меня что-то значили. Владимир
Войнович, например, с его книгой о солдате Чонкине. А Льва Толстого я так и не
дочитал - меня страшно нервирует способ, которым он написал "Войну и
мир". Андрей Шарый: "Была звезда, была песня, каждый день новая и вечно - та же
самая", констатирует Балашевич. У любого поэта, любого певца, как и вообще
у каждого из нас, есть своя звезда и своя, единственная песня. Только
получается так, что один поет - для себя, а другой - для сотен тысяч и
миллионов. Джордже Балашевич: Иногда за границей меня спрашивают, кто я такой и чем занимаюсь. Я
объясняю, что я певец, что я четверть века на сцене, что я собираю полные залы,
продал примерно 6 миллионов дисков. Если продашь столько в стране, где
шоу-бизнес что-то значит - будешь кататься на лимузине и купаться в своем
бассейне. А моя настоящая цена - в том, что у меня по всему свету друзья и что
куда угодно я могу приехать без гроша в кармане. Когда я первый раз с концертом
приехал в Скопье после войны, позвонила мне жена и спросила, как дела. Я
ответил: "Все нормально, живу как Тито, без кошелька". Сажусь,
например, в такси, собираюсь расплачиваться, а таксист говорит:
"Балашевич, ты в своем уме?" Войду в кафе, достаю деньги:
"Балашевич, не обижай нас..." Пойду на футбол, нет билетов, а для
меня находят. У меня нет ста миллионов долларов, нет кредита в банке, у меня
кредит у людей, которым нравятся мои песни. 2000 год начало статьи
продолжение
оригинал статьи
|
